Неточные совпадения
— Я как раз
женщин этих не
осуждаю.
Мы, сильный пол, отцы, мужья, братья и дети этих
женщин, мы важно
осуждаем их за то, что сорят собой и валяются в грязи, бегают по кровлям…
Во Владимировке одна
женщина свободного состояния подозревается в убийстве мужа; если ее
осудят в каторжные работы, то она начнет получать паек, — значит, попадет в лучшее положение, чем была до суда.]
Все кругом смотрели на нее, как на гадину; старики
осуждали и бранили, молодые даже смеялись,
женщины бранили ее,
осуждали, смотрели с презреньем таким, как на паука какого.
— Чего? да разве ты не во всех в них влюблен? Как есть во всех. Такой уж ты, брат, сердечкин, и я тебя не
осуждаю. Тебе хочется любить, ты вот распяться бы хотел за
женщину, а никак это у тебя не выходит. Никто ни твоей любви, ни твоих жертв не принимает, вот ты и ищешь все своих идеалов. Какое тут, черт, уважение. Разве, уважая Лизу Бахареву, можно уважать Зинку, или уважая поповну, рядом с ней можно уважать Гловацкую?
Ей,
женщине и матери, которой тело сына всегда и все-таки дороже того, что зовется душой, — ей было страшно видеть, как эти потухшие глаза ползали по его лицу, ощупывали его грудь, плечи, руки, терлись о горячую кожу, точно искали возможности вспыхнуть, разгореться и согреть кровь в отвердевших жилах, в изношенных мускулах полумертвых людей, теперь несколько оживленных уколами жадности и зависти к молодой жизни, которую они должны были
осудить и отнять у самих себя.
— Вы непременно должны завтра стреляться. Но ни один из вас не будет ранен. О, пойми же меня, не
осуждай меня! Я сама презираю трусов, я
женщина. Но ради меня сделай это, Георгий! Нет, не спрашивай о муже, он знает. Я все, все, все сделала.
— Вот — нашел было я себе… сердечного друга —
женщина тут одна встретилась, вдова, мужа у нее в Сибирь
осудили за фальшивые деньги — сидит здесь, в остроге.
Часто удивляешься на то, зачем, с какой стати светской
женщине или художнику, казалось бы не интересующимся ни социальными, ни военными вопросами,
осуждать стачки рабочих и проповедовать войну, и всегда так определенно нападать на одну сторону и защищать другую?
Разумеется, вся молодежь и все мужчины были за прекрасную Сальме; но зато
женщины строго
осуждали ее, может быть иные и не бескорыстно.
— Татьяна Власьевна, конечно, весьма благомысленная и благоугодная
женщина, но она все-таки человек, и каждый человек в состоянии заблуждаться, особенно когда дело слишком близко затрогивает нас… Она смотрит земными очами, как человек, который не думает о завтрашнем дне. Старушка уже в преклонном возрасте, не сегодня завтра призовется к суду Божию, тогда что будет? С своей стороны, я не
осуждаю ее нисколько, даже согласен с ней, но нужно прозирать в самую глубину вещей.
Скоро эту
женщину будут судить и, конечно,
осудят тяжко, но — чему может научить удар того человека, который сам себя считает вправе наносить удары и раны? Ведь железо не становится мягче, когда его куют.
Домна Пантелевна. Ну, да что уж толковать! Да и не
осудишь женщину-то. Как ее
осудить! Сердце-то не камень; а таких молодцов немного, пожалуй, другого-то такого и всю жизнь не встретишь. Смиренничай да смиренничай и проживешь всю свою жизнь так, ни за что; и вспомянуть будет нечем. Он мне про свою усадьбу рассказывал. Какое у него хозяйство диковинное!
— Да; я уверена, что это не может нравиться, — продолжала madame Шмидт. — Это, конечно, строго соображая, не ее вина, и я ее за это строго не
осуждаю, но все-таки такая
женщина не может действовать на человека.
Город давно знал о её связи со сватом и, строго
осудив за это, отшатнулся от неё, солидные люди запретили дочерям своим, подругам Натальи, ходить к ней, дочери порочной
женщины, снохе чужого, тёмного мужика, жене надутого гордостью, угрюмого мужа; маленькие радости девичьей жизни теперь казались Наталье большими и яркими.
Из всех статей «Собеседника» видим, что тогда разврат
женщин осуждали только с одной точки зрения — за то, что здесь находили обман.
Белесова. Вы вчера меня оскорбили, вы думаете, что это так пройдет вам? Вы думаете, что все ваши упреки, всю вашу брань я должна принять как должное, как заслуженное и склонить голову перед вами? Нет, вы ошибаетесь. Вы не знаете моего прошедшего, вы не выслушали моих оправданий, и вы
осудили, осыпали публично оскорблениями бедную, беззащитную
женщину. За упреки вы услышите от меня упреки, за брань вы услышите брань.
— Искренно желаю, чтобы вы не ошиблись в ваших надеждах на избранного вами человека и чтобы не страдали впоследствии раскаянием. Изменить своему долгу, на каком бы то ни было основании, проступок для
женщин, за который их
осудит и общественное мнение и собственная совесть.
В наше время у
женщин не было нынешних мечтаний о независимости, — чего я, впрочем, не
осуждаю, потому что есть мужья совершенно невозможные, так что верность им даже можно в грех поставить.
Однако, видно, человек предполагает, а бог располагает; супруга его вышла… не знаю, как вам и сказать об этой
женщине:
осудить ее, — чтобы не взять греха на душу, да и похвалить, пожалуй, не за что.
Ты же, — обратился старец к
женщине, принесшей назад мелкие камни, — греша мелкими грехами, не помнила о них, не каялась в них, привыкла к жизни в грехах и,
осуждая грехи других, всё глубже и глубже завязала в своих.
В то первое время замечательная, оригинальная красота этой
женщины хотя и производила на него свое невольно обаятельное впечатление, но эта красота, это богатство и роскошь тела говорили одной только чувственности — ощущение, которое, при мысли о любви к Татьяне, Хвалынцев гнал от себя и безусловно
осуждал его, хотя это ощущение все-таки, помимо его собственной воли, как тать закрадывалось в душу и смущало его порою.
— Иисус же сказал «
женщине, взятой в прелюбодеянии»: «и Я не
осуждаю тебя, иди и вперед не греши» (11).
— Я думаю: какой бы это был суд, где
женщины были бы судьями? Ты
осуждаешь меня, не позволяя мне даже объясниться.
— Не
осуждай меня, что я была с тобой резка. Я так должна при этой
женщине, да и тебе вперед советую при ней быть осторожной.
Ты была чиста, но гордилась своей непорочностью, как твоя мать; ты
осуждала других падших
женщин, не внимая, чем они доведены были до падения.
Вы сами, господа судьи, мужчины, и я ни на минуту не сомневаюсь, что каждый из вас в душе
осуждает такое отношение к
женщине, кто бы она ни была.
Негодование и досада овладели близкой к нему
женщиной — Натальей Федоровной Лопухиной. Она отказалась от всех удовольствий, посещала только одну графиню Бестужеву, родную сестру графа Головкина, сосланного также в Сибирь, и, очень понятно,
осуждала тогдашний порядок вещей. Этого было достаточно. Лесток и князь Никита Трубецкой стали искать несуществующий заговор против императрицы в пользу младенца Иоанна.
Он опять стал бояться того, что она его
осуждает, что в ее глазах он бездушный развратник, прогнавший от себя
женщину, с которой жил десять лет.
Стягин морщился, и его этот оборот разговора коробил. Не то что он трусил, а ему противна была мысль о дрязгах; он не желал, ни под каким видом, попадать в историю здесь, в Москве, где никто, даже Лебедянцев, не знал доподлинно его прошедшего с этою
женщиной, принимал в нем участие по товарищескому чувству, но в глубине души, быть может,
осуждал его.